ЧТО ТАКОЕ ЗНАМЯ
- Одно из двух, - сказал старший политрук Кац. - Или вы освоите Устав Красной Армии... или... одно из двух!..
У Каца были рыжие волосы. Волос этих было очень много, и каждый волос завивался спиралью. Поэтому политрук смахивал на медный одуванчик.
В казарменном бараке, с опушенными морозным инеем окнами, шли занятия по политической подготовке. Стриженные наголо солдаты разных возрастов, но с одинаково торчащими ушами сидели в недавно полученном, еще не обношенном обмундировании за тесными школьными партами и смотрели не на лектора, а чуточку левее.
Чуточку левее от старшего политрука Каца, порой отвлекая его самого, стояла, нагнувшись, больших размеров русская баба по имени Глафира и тряпкой из мешковины мыла дощатые полы, гоняя перед собой темные лужи с грязной пеной. Ее широкий зад был направлен на слушателей, глаза которых были, естественно прикованы к этому заду. Юбка задралась, высоко оголив белые толстые ноги со вздутыми синими венами. При каждом движении край юбки уползал все выше, и стриженые солдатские головы склонялись все ниже, чтобы еще глубже заглянуть под юбку.
На побеленной известью стене висел длинный плакат с большими красными буквами:
БОЙЦЫ КРАСНОЙ АРМИИ! ВНУКИ СУВОРОВА И КУТУЗОВА! РОССИЯ СМОТРИТ НА ВАС! ГРУДЬЮ ПРИКРОЕМ РОДИНУ-МАТЬ!
Все бойцы в этой казарме и даже старший политрук Кац никак не могли приходиться внуками русским дворянам Суворову и Кутузову, потому что были евреями. Да еще из Литвы. О том, что их зачислили во внуки Суворова и Кутузова, они и представления не имели. И по очень простой причине - не умели читать по-русски.
Одна лишь уборщица Глафира могла претендовать на кровную связь с великими полководцами, но тогда бы ее следовало называть не внуком, а внучкой.
- Не отвлекаться! - строго предупредил солдат старший политрук Кац. - Одно из двух. Или вы будете смотреть на Глафиру... или...
- Одно из двух, - услужливо подсказал политруку рядовой Мотл Канович.
Кац проходил с солдатами - новобранцами Шестнадцатой Литовской дивизии раздел Устава Внутренней службы Рабоче-Крестьянской Красной Армии, посвященный боевому знамени.
- Канович! Встать! Повтори, что такое знамя.
Мотл Канович, бывший портной из местечка Ионава, вылез из-за парты и, сутулясь, свесил руки по швам.
- Можно отвечать на идише? - спросил он по-еврейски.
- Нет. Только на русском. Мы, Канович, не в вашем местечке Ионава, а в России, и здесь протекает не река Неманас, а Волга-матюшка река.
Уборщица Глафира, которая, кроме русского, других языков не знала и до того, как попала вольнонаемной в Литовскую дивизию, даже не предполагала о их наличии, не разгибаясь, поправила политрука:
- Не матюшка, а матушка. Господи, политрук, а чего лопочет!
- Глафира! - стал строгим Кац. - Одно из двух. Или вы замолчите и не будете мешать... или...
- Да мне-то что?.. - повернула к нему почти заголенный зад Глафира и сильным толчком тряпки погнала пену по доскам.
- Ты - командир, ты и учи.
- Ну, так все-таки, что такое знамя, Канович?
- Знамя?.. Вас-интересует, что такое знамя?..
- Да, меня интересует.
- Хорошо... Это... это... Ну, флаг.
- Знамя, Канович, - это символ.
- Что такое символ? - спросил Канович.
- Что такое символ? - переспросил Кац и задумался. - Символ... Это... это... Символ.
- Может быть, на идиш? - попробовал выручить политрука бывший портной.
- Никаких идиш! - рассердился Кац. - Устав Красной Армии написан по-русски. Еврейского Устава пока еще нет... и не будет.
- Кто знает? - пожал плечами рядовой Моня Цацкес.
- Цацкес, встать! Идите, Цацкес, ко мне. Вот здесь, на плакате, нарисовано наше красное знамя. Объясните мне и своим товарищам, из чего оно состоит.
- А чего объяснять-то? - заметила, выкручивая тряпку, Глафира. - Переливать из пустого в порожнее...
Моня Цацкес, невысокого роста, но широкий в кости новобранец пошел к политруку, ступая по свежевымытому полу на носках своих красных больших ботинок, и сделал круг, обходя обширный Глафирин зад.
- Знамья, - взглянув на плакат, почесал стриженый затылок Цацкес, - составлено... из...
- Господи! Не знамья, а знамя, - вмешалась Глафира, не разгибаясь и с ожесточением гоняя тряпкой мутную лужу.
- Не перебивать! - одернул Глафиру старший политрук. - Продолжайте, Цацкес.
- Знамья состоит из... красной материи...
- Не материи, а полотнища, - качнул рыжим одуванчиком Кац. - Дальше.
- Из палки...
- Не палки, а древка.
- Что такое древко? - удивился Цацкес.
- Палка. Но говорить надо - древко.
- Надо так надо.
- Солдатская доля, - вздохнула Глафира, - хочешь не хочешь, говори, что прикажут.
- Дальше, Цацкес.
- На конец палки, то есть... этого самого... как его... надет, ну, этот... как его... Можно сказать на идише?
- Нет. По-русски, Цацкес, это называется наконечник. То есть то, что надето на конец.
- Объяснил! - хмыкнула Глафира. - Мало ли чего надевают на конец?
- А что мы видим в наконечнике? - спросил Кац.
- Мы видим... - задумался Цацкес, вперившись своими круглыми черными глазами в плакат. - Мы видим... этот... ну как его... Молоток!
- Молот, - поправил Кац. - И...
- И... - повторил за ним Цацкес. - Что это, я знаю, а выговорить не могу.
- Серп, батюшки! - вставила Глафира. - Чего тут выговаривать?
- Серп, - сказал Цацкес.
- Значит, серп и молот, - подвел итог старший политрук Кац.
- Правильно, - согласился Цацкес.
- А что означают серп и молот? - подумав, спросил старший политрук.
- Не знаю... - простодушно сознался рядовой Цацкес.
- Много упомнишь... на таком пайке... - сочувственно вздохнула Глафира, повернув зад к аудитории, и солдаты все как один снова пригнули стриженые головы к партам, силясь разглядеть что-то под ее задравшейся юбкой.
- Серп и молот - это символ, - сказал Кац и строго посмотрел на зад уборщицы, остервенело шуровавшей замызганный пол казармы.
- Дожила Россия, - сокрушенно вздохнула Глафира. - Докатилась, матушка... защитников понабирали... Много они навоюют.
Моня, возвращаясь на место, не сумел разминуться с Глафириным задом.
- Уйди, нехристь! - разогнулась Глафира, показав свое плоское, изрытое оспой лицо, и беззлобно замахнулась тряпкой.
Моня вприпрыжку добежал до своей парты и плюхнулся рядом со Шлэйме Гахом, который в мирное время был шамесом в синагоге.
Старший политрук Кац уставился в книжку Устава и стал зачитывать вслух, раскачиваясь, с подвывом, как молитву:
- Знамя - символ воинской чести, доблести и славы, оно является напоминанием каждому солдату, сержанту, офицеру и генералу об их священном долге преданно служить Советской Родине, защищать ее мужественно и умело, отстаивать от врага каждую пядь родной земли, не щадя своей крови и самой жизни...
Моня наморщил лоб, силясь уловить что-нибудь, и, не добившись успеха, шепнул соседу:
- Вы что-нибудь понимаете?
Шлэйме Гах скосил на него большой, навыкате, грустный глаз:
- Рэб Цацкес, запомните. Я - глухой на оба уха. За два метра уже не слышу. Делайте, как я. Смотрите ему в рот.
- Знамя всегда находится со своей частью, а на поле боя - в районе боевых действий части, - уже чуть не пел старший политрук Кац. - При утрате знамени командир части и непосредственные виновники подлежат суду военного трибунала, а воинская часть - расформированию...
|
